Короткой строкой: 01.12«Калужский троллейбус» вышел на 2 новых маршрута
Станьте частью экосистемы с месячной аудиторией в 100 000 человек в VK и Telegram

«Горожане» повышенной активности — Михаил Бейлин

Если поискать, в Калуге можно найти немало работ восходящих звезд современной российской архитектуры. Об ASW Studio мы уже писали, о работе бюро Megabudka как-нибудь напишем, а сейчас расскажем о работе бюро Citizenstudio — тем более, что есть все шансы увидеть результаты этой работы на обновленной Театральной

23 марта 2020

На волне интереса к городской среде в России все чаще звучат голоса молодых архитекторов, которые занимаются самыми разными проектами, требующими свежего взгляда — от реновации промзон и вообще промышленной архитектуры до благоустройства площадей. Работая над проектом реконструкции Театральной улицы, руководитель ТОЛКа Александр Томашенко привлек несколько московских бюро к работе во дворах, где нужно было заниматься не столько архитектурой, сколько менеджментом: выявлять потребности, согласовывать интересы сторон и пытаться облечь управленческое решение в форму предпроектного эскиза. Один из самых интересных проектов получился у творческой группы «Горожане», они же Citizenstudio — Даниила Никишина и Михаила Бейлина. Оказалось, что в Калуге уже реализован один из проектов «Горожан» — визит-центр «Калужского края» в Гостиных рядах. С этого мы и начнем интервью с Михаилом:

— Не знал, что вы делали ТИЦ. Что привело вас в Калугу, как начиналась история с «Калужским краем»?

— Даниил Кузнецов, директор «Калужского края», увидел в фейсбуке наш проект музея Мельникова в Москве (к сожалению, до сих пор не реализованный). И написал. Наверное, это единственный известный мне случай, когда заказчик написал в фейбсук. Он искал людей, которые могут сделать необычный проект туристко-информационного центра. И вот мы оказались здесь по работе, потому что так-то с Калугой меня связывает долгая любовь еще с юношества, мы ходили сюда в походы, чуть ли не каждую зиму ездили в Тарусу, и тут возникла оказия поработать.

— Это был коммерческий проект или какие-то размытые условия?

— Коммерческий, все было очень понятно и интересно. И очень приятно было работать именно с Даниилом, потому что он очень помогал в процессе реализации, а это не очень распространенная история.

— В итоге получилось близко к первоначальному замыслу?

— За исключением деталей — ну, авторы всегда будут придираться к деталям, это естественно — все именно так и задумывалось. Более того, именно заказчик настоял на том, чтобы лекторий остался двусветным, с этим были чисто технические сложности. За те деньги, за которые все это в итоге было построено, результат вполне удовлетворяющий. Конечно, любой архитектор закладывает такие решения, которые можно реализовать на выделенный бюджет, но часто во время стройки выясняется, что нужны дополнительные деньги… Здесь этого не было, опять же это заслуга Даниила. Все, что мы задумали, было реализовано.

— Сложно было работать с объектом культурного наследия?

— Нет, мы довольно много работаем с объектами наследия, а здесь был все-таки интерьерный проект, перекрытия новые, для второго света их просто не заливали. Формат не накладывал на нас жестких ограничений, и наша идея не предполагала глубокого вторжения в тело памятника.

— После «Калужского края» у вас были проекты в Калуге?

— Только лекции, и вот теперь Театральная. Сюда нас пригласил Александр Томашенко, мы с ним существуем, можно сказать, в одном мире и друг друга знаем. Но не думаю, что это было приглашение из-за знакомства, просто благодаря ТОЛКу Калуга стала заинтересована в каких-то интересных архитектурных решениях. И нас позвали, и мы с радостью согласились — потому что мы любим Калугу, и потому что был уже позитивный опыт. Плюс соучаствующее проектирование — интересная для нас тема, и мы как-то не раздумывая с моим партнером Даниилом Никишиным согласились. Я прилетел ночью из отпуска и рано утром уже поехал в Калугу обсуждать проект с жителями.

— Это было необходимо? Не лучше ли сначала было разработать какое-то предложение?

— Необходимо, еще недавно считалось правилом хорошего тона провести для начала семинар, воркшоп с жителями, а сейчас это уже обязательная часть программы.

— В работе это помогает?

— Помогает, и это как бы двунаправленная история. С одной стороны ты, как архитектор, слышишь людей, которые живут в этом месте и имеют с этой площадкой свои личные отношения. У кого-то из коллег это были прямо жители, на нашей площадке это был бизнес и люди, живущие рядом. Эти истории помогают вникнуть, услышать разные мнения, и это здорово экономит время: мы приехали, сходили на площадку и уже часа через два вместе с жителями начали формировать идею. То есть это помогает архитектору понять контекст, причем не только материальный, но и психологический.

А с другой стороны это помогает людям, потому что они не сторонние наблюдатели, а участники обсуждения, и они начинают друг с другом коммуницировать (что, может быть, более важно, чем коммуницировать с архитектором). И это помогает им, ощутив свою причастность, проект полюбить. Это очень важная вещь, и сейчас просто необходимая. Если еще несколько лет назад в архитектурном разговоре самым употребляемым словом был урбанизм, то теперь это соучаствующее проектирование. 

— А не получается так, что с людьми первый раз кто-то начинает нормально общаться, и они вываливают на бедного архитектора все претензии ко всем возможным инстанциям?

— В данной ситуации этого не было, но то, о чем вы говорите, это очень характерный пример. В Москве, например, очень тяжело проходят общественные слушания. И проблема часто в том, что людям показывают какой-то проект, а общественные слушания — это такая формальность, прописанная в законе: мы вам быстро покажем, и вы нам быстро одобрите. 

Да, есть общая обида на то, что у нас вообще не очень принято слушать гражданина, горожанина и так далее, и архитектор оказывается здесь крайним. Очень часто бывает так, что люди настолько не доверяют архитектору, бизнесу, власти, что их пугает сам факт вторжения на их территорию. И они просят, оставьте нас в покое, нам ничего не надо. Хотя мы все понимаем, что ну надо, потому что даже невооруженным глазом часто видно, что так жить нельзя. Но люди боятся, что их как всегда обманут, выгонят, нарушат их права, и т. д. И лучше они согласятся на то, чтобы осталось как было, потому что они к этому привыкли, но не будет вот этой неопределенности. И это про проистекает, конечно, не из отношений горожанина и архитектора, а из отношений человека и государства. Мы перешли уже как-то на высокопарный слог, но это правда. 

— Не получится, что издержки партисипации, которые под силу молодым архитекторам, готовым спать по три часа, настолько высоки вообще для сообщества, что от этого метода скорее откажутся?

— У меня опыт партисипативного проектирования был исключительно положительным, в разных городах, от Калуги до крошечных городов в Татарстане. Мне кажется, если партисипативное проектирование устроено правильно, то это всегда плюс. Потому что если люди против, тут надо задуматься, может действительно вторжение слишком сильное? Ну и конечно, людям надо объяснять. Как невозможно представить, что мы несколько лет назад сидели в ресторане и курили, то есть 5 лет назад я бы, разговаривая с вами, сидел бы и курил. А сейчас я думаю, какой это ужас. Часто человек не понимает, что то, как он живет, не совсем верно, и в данном случае архитектор может это доходчиво объяснить, и горожанин примет эти доводы и поймет, что так правда лучше. А кто-то не примет, и будет до конца думать, что запрет курения в ресторанах это его ограничение в правах. 

— Где для вас проходит граница между урбанистикой, благоустройством и архитектурой? Условный Варламов, условное управление городского хозяйства, и вы и ваши коллеги. 

— В моем понимании и в понимании наших коллег такой границы нет, это все архитектура. Это всего лишь термины. Лет 15 назад никто не говорил слова архитектура, все тогда были дизайнерами, архитекторов называли дизайнерами. А сейчас архитекторов называют урбанистами. 

— А то, что в условную урбанистику попадают не архитекторы, а простые активные горожане?

— На самом деле, в архитектурных проектах, особенно в проектах урбанистических, всегда очень хорошо, когда участвует многодисциплинарная команда. Архитектор в классическом понимании, экономист, в идеале еще и социолог, пиар, нужно все. История больших и важный проектов, она всегда многодисциплинарная, поэтому не так важно то, как себя называть. Мы любим часто себя, архитекторов, называть художниками. Кто-то может сказать, а почему ты называешь себя художником, ты что, член Союза художников? А я, кстати, член Союза художников, но я не поэтому себя так именую, так же можно и про другую специальность сказать. И есть специалисты не архитекторы в разных урбанистических дисциплинах (тем более сейчас идет довольно серьезное развитие образования архитектурного и околоархитектурного), и есть специальные факультеты, и туда часто приходят люди часто с архитектурой никак не связанные. 

Это обучение сити-менеджеров, это фантастически важная история. Ты можешь не уметь рисовать, но не это важно в работе сити-менеджера и в целом в работе с городским планированием. Самое главное, кого ты как управленец можешь и должен привлечь к этому проекту. Ведь бывают фантастические у нас истории, особенно в регионах, когда архитектурный проект делают строители, кто только не делает архитектурные проекты, люди вообще не связанные с архитектурой. Дали кому-то задание, он привлек знакомых строителей, те сами набросали проект. Или просто на месте уже стали проектировать. Поставщики материалов часто делают проект. И городской управленец должен хорошо разбираться, кого и на каких стадиях привлекать. Пусть ты двух линий не можешь провести, но для общего дела такой человек может быть гораздо более полезным, чем архитектор, который, будучи хорошим дизайнером, может при этом не очень хорошо мыслить в формате города, общественного блага и так далее. Все-таки история важных проектов — это история коллабораций. 

Раз уж мы упомянули Варламова, к нему можно по-разному относиться, но вот мы встречались в одном городе с заказчиками, они нас водили по своим объектам, и заказчик говорил, что они раньше делали вентфасад из алюминиевых панелей и всех все устраивало, а потом приехал Варламов и раскритиковал все это дело. И теперь в городе запрещают делать такие фасады. Слушайте, за это надо госпремию давать, потому что когда ты как архитектор объясняешь, что алюминиевые фасады — это дешево и некрасиво, тебя скорее всего не послушают. А после Варламова власть прониклась и все, позорных фасадов мы больше не делаем. 

— Власть не может перегнуть палку?

— Может, любая власть может. Но это яркий пример, когда я понял, что эта просветительская деятельность дает многое. Конечно, алюминиевый фасад можно сделать и в Германии из шлифованного зеркального алюминия, но я говорю про самый дешевый вариант, этакий сайдинг-2.0. У нас сначала города были изуродованы сайдингом, включая деревянную архитектуру, потом вентфасадами. И вот приехал Варламов, раскритиковал и теперь архитектору не нужно долго умолять, упрашивать заказчика сделать нормальный фасад. Они уже знают.

Это важная история про такую цивилизаторскую деятельность, и в этом плане то, чем занимается калужский Центр компетенций, Комов в Главархитектуре, это тоже просветительская деятельность. И вот эти вот общественные обсуждения проектов, открытые презентации проектов, это потрясающе. Подходят люди и говорят, нам очень нравится, хотя у всех есть некоторые сомнения, что простой человек может не понять, на самом деле хорошую архитектуру. А человек понимает. Я ездил как-то на общественные обсуждения своего проекта в город Кукмор, это крошечный городок в Татарстане, который за год до этого формально стал городом. Вот в 2017 году он стал городом, а в 2018 году Татарстан его подал на конкурс Минстроя по малым городам, и мы делали для них проект. И я туда приехал на общественные слушания, а в зале сидело триста человек, от молодых людей в синих костюмах до пожилых женщин в татарской народной одежде, и мне надо было представить им довольно современный проект нашей студии. А дальше они в основном говорили друг с другом, и друг друга убеждали. Потому что кто-то хотел, чтобы было сделано под старину, а молодые люди наоборот объясняли, что зачем делать под старину, когда мы все-таки живем в современном мире, и у нас главная идея была в том, что масштаб пространств которые мы делаем — это как раз масштаб старого города, а архитектура и дизайн, которые мы делаем — современные. Мне так мало пришлось там объяснять, потому что они друг с другом замечательно коммуницировали и замечательно объяснили и убедили ретроградную сторону не хуже, чем это бы сделал я. Только они свои и они друг друга-то лучше слушают, чем приехавшего из Москвы архитектора.

— А нет ли тут угрозы? Вы, Томашенко, Комов, ваши коллеги по Театральной — хорошие архитекторы. А если придут плохие? В Калуге многие считают, что именно архитекторы изуродовали город, потому что застройщики обращаются к местным для выполнения работ.

— Дело не в местных, они и к московским могут обратиться, и те сделают еще хуже.

— Местные просто берут дешевле.

— Дешевле, да, но в Москве огромное количество архитекторов, которые сделают хуже — только за бОльшие деньги. 90 процентов того, что строится в Москве — это фантастически плохая архитектура, ужасающе плохая, за гранью понимания. Мы не знаем этих людей, кто это делает, это неизвестные люди, это скорее всего даже не люди это институции: строительные фирмы, проектные институты, просто какие-то безымянные архитектурные компании. Когда ты проплываешь по Москве-реке, с воды особенно видно, какой ужас настроен, особенно после Третьего кольца, это просто что-то фантастическое. Я плыву и думаю, это же все делали архитекторы, мы с коллегами обсуждаем профессию, боремся в конкурсах, мы считаем, что кому-то больше повезло кому то меньше и т. д. Но все известные архитекторы, Скуратов, Чобан, Григорян и прочие, они все борются за какие-то 7 процентов рынка строительства, 93 процента делается вообще без архитектора как такового. Поэтому именно цивилизаторская деятельность, только она и может здесь помочь, вот эта прививка.

— Это все-таки именно прививка? Не капельница с глюкозой, которую если достанешь, пациент тут же помрет?

— Автоматически вряд ли что то получится, с этим надо работать. У нас так устроена система сейчас в Москве, что у главного архитектора довольно мало власти, так специально было все подстроено. Но то, что находится во власти Сергея Кузнецова, он делает, и старается держать жесткую позицию, и ко многим архитекторам, и к нам в том числе обращались заказчики, после того как их с проектами завернули в Москомархитектуре и сказали, это не архитектура. «Мы вам этого не согласуем, обратитесь к архитектору, который вам сделает нормальный архитектурный проект, к какому хотите, мы вам не навязываем, но к архитектору, потому что то, что вы нам приносите это не архитектура, этого быть не должно». Я за последние несколько лет это увидел как-то вблизи. Критиковать, конечно мы все любим, критиковать чиновников особенно, но это нормально, чиновники и политики нужны, чтобы их критиковать, это естественно. Но когда чиновники занимаются прогрессорской деятельностью — это очень большое дело.

И вот по ТОЛКу Александра Томашенко, и по работе Алексея Комова, я вижу, что они как раз выступают за то, чтобы был архитектурный подход. Нет такой истории «ребят, мы сейчас подгоним своих друзей, они вам сделают офигенно». Нет, это история про то, что все должно делаться архитекторами, но делаться опять же правильно. Не просто позвали ребят из Москвы, они все напроектировали, сфотографировались и уехали, а вы теперь разгребайте. Нет, тут система построена очень подробно. 

— Похоже ли то, что Александр выстаивает здесь на подход Наталии Фишман в Татарстане?

— Мне кажется да, я сам об этом подумал, когда познакомился с его работой. Естественно, мы все понимает совершенно разную специфику регионов, но тем не менее похоже во первых прогрессорской деятельностью, глубоким пониманием, притом что Саша хороший и практикующий архитектор, а Наташа не архитектор, и тем не менее их работы очень похожи. Два этих кейса объединяет еще один важный фактор — доверие. Это то, без чего любые твои компетенции могут оказаться ненужными. Доверие и к Наташе и к Саше со стороны власти в лице Губернатора и Президента, и дело в том, что именно благодаря этому доверию они могут бороться. Потому что в этой супер-вертикальной системе что-то можно сделать, только если у тебя есть эта поддержка. И Наташе и Саше с этой поддержкой очень повезло, и они сумели этой поддержки добиться и воспользоваться ей. И добились они ее не просто так, а благодаря своим компетенциям.