Не так много людей задает себе вопрос, что, собственно, считать архитектурным наследием. Дежурный ответ — все, что создано до революции 1917 года и прошло проверку временем. То есть здание уже своим возрастом заслужило занесение в реестр памятников. А раз так, то внешним признаком «наследия» будут архитектурные детали: колонны, пилястры, наличники, розетки, балюстрады и прочие элементы декора. Нет декора — нет и ценности.
С этим подходом кое-что не так. В ХХ веке появилось немало выдающихся произведений архитектуры, в которых как раз сделан акцент на отсутствии привычных «украшательств». А после 1955 года, когда вышло хрущевское постановление «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве», уменьшилась пышность и рядовой застройки, и уникальных объектов. Поэтому результат творчества архитекторов, зажатых в рамки, кажется неинтересным или даже раздражает.
Профессионалы смотрят на недавно ушедшую эпоху по-другому. Многие здания вошли в историю советской архитектуры, а какие-то даже успели попасть в реестр объектов культурного наследия и теперь находятся под охраной государства. Что особенного в позднесоветской архитектуре, почему некоторые не понимают ее ценности и какие есть значимые объекты в Калуге, нам рассказал главный архитектор города Алексей Комов.
— В последнее время регулярно публикуются открытые письма, где призывают спасти очередной объект модернизма от «варварской реконструкции» или сноса. Когда же мы созреем и созреем ли вообще, чтобы оценить советскую архитектуру?
— К позднесоветскому наследию действительно порой встречается какое-то стыдливое отношение, как к чему-то утилитарному или просто «совковому». Но это крайне примитивное восприятие, с которым надо просто работать.
Собственно, цитата великого Циолковского на мозаичном панно работы Васнецова 1967 года в нашем Музее истории космонавтики даст вам ответ: «Только люди труда и крепкой воли создают новую жизнь. Я всю жизнь рвусь к новым победам и достижениям. Вот почему только большевики меня понимают».
Работа над мозаикой «Покорители космоса» в 1966 году, видео из архива ГМИК
И еще цитата 1981 года архитектурного историка Олега Швидковского отвечает на ваш вопрос: «Современная архитектура способна создавать тонкую и изысканную красоту стерильных геометрических форм, которые могут усложняться, дробиться, становиться криволинейными и красочными. Формы зданий могут быть столь же утонченными, элитарными и салонными, как архитектура рококо и живопись Ватто».
Чтобы люди понимали реальную ценность, нужно в первую очередь, перефразируя Ленина, учить, учить и учить. Это даëтся только просвещением. Необходимо объяснять, нужно, повторюсь, с людьми работать.
У нас архитектура уже давно, к сожалению, считается придатком стройкомплекса и ценится за квадратные метры и большие гектары или на уровне выбора обоев для ремонта в съëмной квартире. Однако именно Архитектура — это главное из всех искусств. Все крутится вокруг неë, все жанры так или иначе связаны с ней: картина художника — на стене, стол писателя — в комнате, памятник деятелю или драмтеатр — на площади, парк, набережная, мост — в городе, и далее везде, со всеми остановками. Именно среда вокруг вас, как говорил классик, определяет сознание.
Генетический код, зашитый в архитектуре, он прежде всего образный, и он абсолютно для меня очевиден. Вот, где искать надо национальную идею и тотально внедрять еë, как объединяющую идеологию истинного созидания. Мы сейчас отстаиваем нашу культуру как таковую, но при этом наши же передовые достижения в области архитектуры и искусства недавнего прошлого мы зачастую недооцениваем. Более того, отреставрированное или воссозданное знаковое советское панно на здании либо мозаика для городского самосознания имеет не меньший эффект, чем целая улица отреставрированных особняков. Все важно. Все это наше. Здесь и навсегда.
На посту главного архитектора Калуги я занимаюсь, в том числе, воссозданием монументальной среды и просветительской деятельностью, максимально стараясь пропагандировать единство нашей Традиции.
Почему нужно объяснять и устраивать все эти экскурсии, в том числе по модернизму, делать архитектурные лектории, статьи, архитектурные школы для детей? Для того, чтобы показывать, как наш модернизм и классика взаимосвязаны, какие у них общие черты, в чем у них разница, как и где отражается традиция. Как вообще читать среду, архитектуру, город вокруг нас. Сперва нужно выучить буквы, потом научиться их складывать в слова, а потом уже — читать. А уж писать романы, повести, поэмы — это уже, извините, действительно для профи.
— Когда архитектурный стиль становится этой традицией, частью истории?
— Моментально. Как и любое создаваемое человеком в этом мире. Не важно, что это — собянинская архитектура, советский модернизм или эклектика конца XIX века.
Архитектура как «общий носитель всех других образующих искусств», по выражению Фридриха Шлегеля, в наилучшей степени выражает дух своего времени.
Стили зодчества придуманы историками архитектуры для того, чтобы непосредственно соотносить время со средой, в которой обитал человек. Зачастую временные периоды между собой пересекаются, где один и тот же архитектор работает в разных стилях, в разных эпохах. Так 70 лет советской архитектуры вместили в себя и конструктивизм, и постконструктивизм, и сталинский ампир, и модернизм, и постмодернизм. В самом советском модернизме несколько еще «подразделений»: ранний модернизм, модернизм 70-х, пламенеющий модернизм, далее уже брутализм и т. д.
— И каждый стиль, соответственно, имеет свою ценность? А чем в этом ряду выделяется модернизм?
— Во-первых, тем, что модернизм — это последний большой международный стиль, а советские зодчие мирового значения работали на одном высочайшем уровне с европейцами и теми же американцами в то время. Это категорически нельзя забывать!
Именно советский модернизм был наследником великого Русского Авангарда, от которого до сих пор питается вся современная мировая архитектура.
Во-вторых, это масштабная архитектура, за которой стоял и в которой выражался организационный, творческий, финансовый ресурс страны, являвшейся одним из двух полюсов мирового порядка, центра соцлагеря. И которая была витриной достижений этой системы. Это тоже важно понимать.
Абсолютно солидарен со словами моего коллеги, культуролога и доктора наук Андрея Карагодина, моего ровесника:
Советский модернизм — это не только массовое строительство, как многим подчас кажется, а полноценный большой стиль. Это триумф космоса и инженерной мысли, пространственной свободы и художественной смелости. Многие его ключевые объекты очень индивидуальны и определяют облик наших городов. И это здания, зачастую отделанные материалами, которые сейчас не в состоянии позволить себе современные архитекторы, а советская система могла. Архитектор был крайне уважаемым по социальному статусу человеком в той иерархии. Ему государством была предоставлена возможность создавать произведения, отвечая на социальные запросы.
Для меня ценность советского модернизма в его цельности и синергии всех видов искусств. Под «куполом архитектуры» объединялись скульпторы, художники-монументалисты, дизайнеры, прикладники, создавая единое произведение под началом главного зодчего. Это была мощная система, где культура была большой индустрией.
— И что из этого досталось Калуге?
— Безусловно, это Музей истории космонавтики — самый главный объект советского модернизма, про который мы сегодня говорим. Это наш калужский космический Парфенон. Когда люди ездили в греческие Афины, и для них было главное — попасть на Акрополь и прикоснуться к Парфенону, взяв себе на память один из кусочков мрамора, которые каждое утро сгружает самосвал для наивных туристов. Тоже самое и когда ко мне приезжают мои коллеги, архитекторы, то в первую очередь стремятся в Музей космонавтики. Им не столько сама экспозиция интересна, а важен сам факт, что они здесь: увидеть, проникнуться, потереть обшивку планетария великого здания.
Поэтому я стараюсь все большие архитектурные мероприятия проводить именно здесь, тем более после открытия второй очереди музея с самой современной технической начинкой.
Я всегда говорю, что Музей истории космонавтики, задуманный Сергеем Королëвым еще в 1957 году и построенный по проекту Бориса Бархина в 1967-м — это не просто первый в мире музей космонавтики, он неотъемлемая часть грандиозного советского космического проекта. Он сам великий артефакт, он такой же Гагарин в мире музеев, как собственно сам Гагарин для мировой космонавтики. Музей — наглядный пример живого синтеза искусств, про который я говорил ранее: от мозаик Васнецова до графики Тальберга — все здесь в гармонии.
Это важно для нас, для калужан — знать, что мы обладатели самого главного памятника эпохи модернизма, на который ориентируются практически все, кто считает себя современным архитектором или интересуется историей архитектуры ХХ века.
— Есть ли в современной России примеры успешного восстановления объектов советской архитектуры?
— Если про Москву, то за последние пару лет там есть просто шедевры реставрации: это Дом Наркомфина, построенный по проекту Моисея Гинзбурга, пионера советского авангарда, — это памятник эпохи конструктивизма, а восстановление курировал Алексей Гинзбург, его внук.
Совершенно замечательно восстановлен Северный Речной вокзал. Близится открытие после реконструкции и позднесоветского Южного речного вокзала столицы середины 1980-х. В него, например, интегрированы совершенно новые панно известного питерского художника Антона Чумака, воспевающего индустриальный культ в искусстве. Идут работы с разной степенью удачности, но тем не менее никогда этого не делалось, на ВДНХ, при том, что там разные стили и периоды.
Если говорить по России, это, конечно, железнодорожный вокзал в городе Иваново, потому что там не просто изначально конструктивистский вокзал, там были еще ценные поздние стилевые наслоения. И архитекторы, которые занимались его восстановлением, подошли к процессу очень трепетно. Они не просто очистили все до 1924 года, они умудрились все эти стили, вплоть до модернизма, между собой аккуратно «поженить». А мебель, которая в залах ожидания и кассах, филигранно была стилизована по их авторскому проекту. Вот наглядный пример глубокой творческой регенерации объекта наследия, где максимально всë было сохранено и при этом все работает и отвечает всем современным требованиям, вплоть до безопасности.
Наш музей космонавтики тоже ожидает, надеюсь, скоро восстановление. Следующий этап после второй очереди — это именно реставрация Дворца Космоса. Вторая очередь позволила разгрузить главный зал исторического корпуса, который был забит экспонатами, как старая антресоль в коммуналке. Сейчас общее пространство зала как в 1967-м. Можно увидеть и архитектуру, и луноходы, и спутники — они живут внутри этого «аквариума эпох», придуманного Бархиным и его командой. Хотя и малоценных наслоений всë равно много: например, сейчас потолок в зале по сути а-ля Армстронг, а были специальные светильники «стаканчики», это видно на фото в путеводителях того времени. Безусловно, все это будет учтено в процессе реставрации. Главное здание советского модернизма заслуживает самого лучшего проекта восстановления!
— Как вы думаете, что будет дальше с советским архитектурным наследием?
— Работа с наследием — это не только постановка его на охрану, но и изучение, влияющее на определение его ценности.
К сегодняшнему дню и ключевые памятники эпохи, и работы многих архитекторов от авангарда до модернизма, получили общественное признание и реставрируются на государственном уровне. Такого не было даже в советский период.
Советское наследие архитектуры — это неотъемлемая часть нашей национальной культуры в мировом масштабе. Великая русская культура, проявленная в нашем зодчестве во всëм его многообразии стилей и направлений — это и есть источник нашей фундаментальной трансформации на все времена. Поэтому, перспективы зависят только от нас самих.
